Возвращение мессира. Книга 1-я - Владимир Лисицын

Светает, – сказал боцман, заметив дрожь своего собеседника.

Восток, и в самом деле, начал заметно светлеть.

Да. Пойду. Замёрз, – с дрожанием в голосе сказал Голицын, и пошёл в каюту.

С палубы был виден ещё тёмный край западной стороны неба и Венера, довольно быстро перешедшая на эту сторону небосклона.

Проходя мимо каюты Мессира, Голицын приостановился, но заходить туда больше не решился. Он вошёл в свою каюту. Взял в руки пачку сигарет, но курить не стал – не хотелось его лёгким заглушать свежий речной воздух – удушливым дымом.

Голицын выключил свет, и лёг спать.

Проснулся он, когда дневное солнце уже во всю светило за отшторенным иллюминатором. «Крепко же я спал» – подумал Голицын. И в эту самую минуту, он услышал шум за дверью: тяжёлый топот чьих-то ног, звон какой-то разбитой посуды, протяжно рыкающие крики боцмана и, снова топот мимо его дверей. Голицын осторожно выглянул в коридор, но там никого не было. Тогда он, как был, в трусах, вышел на палубу и, сразу же услышал страшный шум внизу, в той части судна, где он принимал душ. Но едва он подошёл к лестнице, ведущей вниз, как чуть не был сбит с ног, вылетевшим от туда котом, который панически заорал длинное: «Мя-я-а-ау!» и затяжным прыжком, великого футбольного вратаря Льва Яшина, оттолкнувшись от левого борта всеми лапами, он взлетел, и исчез куда-то в район носа. Вслед за котом, громко стуча сандалиями, на босу ногу, по лестнице, снизу, вздымалась фигура боцмана Дули, одетого в тельняшку, и цветастые семейные трусы. Увидев Голицына, боцман зарычал, тяжело дыша:

Где он, подлюка?!

Что случилось? – спросил Голицын, прижавшись к твёрдому «телу» корабля.

Где он?! – повторил свой вопрос боцман.

Кто? – глуповато спросил Голицын.

Ну не я же! – гаркнул боцман, – ко-о-от, сукин сын, кто же ещё?!

Голицын подуспокоился, поняв, что кот просто чем-то нашкодил.

Да вы успокойтесь, он этого не стоит, – стал успокаивать разъярённого боцмана Голицын, – а что, собственно, он сотворил?

Он, сволочь, провонял весь кубрик!

Как провонял? – смутился Голицын.

Да ты понимаешь, – стал рассказывать боцман, – я собрался отдыхать, после ночной вахты-то, да. Чувствую – какие-то запахи непонятные в воздухе витают. И покою от них нет. Я сначала не понял. Стал искать, что же это могло быть? Рыба ни рыба, духи ни духи… Слушай, – вдруг прервал свою прежнюю мысль боцман и вылупил свои глаза-дули на Голицына, – да ведь он, подлец, дюжины две! баб раздел! Причём, бельё-то совсем ещё свежее,.. в смысле – ещё тёплое, то есть, я хотел сказать – запах ещё свежий. Как бы, не выветренный ещё. Где ж это он, а?? Кого ж это он??

Голицын вспомнил свадьбу на Базе отдыха и расхохотался.

Не волнуйтесь, боцман, они сами ему отдали, я свидетель.

Значит – объегорил, – сказал боцман со знанием дела. – Ну, мне дела до того нет. Так он, подлец, не хочет выбрасывать это. И выносить никуда не желает. Убью! – заключил боцман, и зашагал вдоль борта – в носовую часть лайнера.

Голицын последовал за ним, и увидел, что их яхта стоит на приколе, бросив якорь не далеко от причала какого-то небольшого городка, расположившегося на высоком берегу

Дона. Было что-то около полудня, судя по солнцу. Близко к берегу домов не было. И на берегу не наблюдалось никакого движения.

Я тебя последний раз спрашиваю, – говорил боцман, задрав голову на сидящего, на самом верху, кота, – ты будешь выбрасывать эту дрянь?!

Кот же, упрямо молчал, жмуря свои глаза полные безразличного презрения.

И в это время, на своём мостике появился капитан. По полной форме – в кителе и фуражке, и, конечно же, в своих зеркальных очках.

Добрый день, господа, – приветствовал он свою команду и пассажира. – Боцман, почему бодрствуете? Почему не отдыхаете? – и, не дав боцману объясниться, тут же сказал, – не порядок

Слушаю, – прохрипел боцман и удалился прочь.

А вы, Седой, вы получили задание? Выполняйте.

Жду случая, – нагло ответил кот.

И тут же, рядом с яхтой появился идущий к берегу баркас. Кот ловко прыгнул на борт, а оттуда прямо в баркас. Тот пристал к берегу, уткнувшись в него носом. Кот спрыгнул с баркаса на берег и побежал в гору. Хозяин баркаса – мужик в выцветшей клетчатой рубашке, с длинными рукавами и баба, с повязанным на голове белым платком, и не шелохнулись в сторону кота, а занялись своими корзинами полными красных помидор.

Как ночевали, Пётр Григорьевич? – спросил капитан, кривя улыбку.

Спасибо. Хорошо ночевал.

Вы скорее дневали, чем ночевали. Но, таков удел художников, я понимаю.

Прошу извинить, капитан, я не одет, – опомнился пассажир, пойду, оденусь.

А искупаться в Дону не хотите? Здесь река намного чище, чем у вас в Ростове. Смотрите, какая прозрачная вода – песок на дне виден.

Голицын подошёл к борту, заглянул за него. Вода и правда была чиста и прозрачна, она манила в свою прохладную свежесть, припечённое солнцем, тело Голицына. Тело, которое истомилось духотой его «кельи», за все эти последние годы его «монашеского сидения», истомилось вот по такой, вольно бегущей реке, вольному солнцу над ней и такому же вольному ветерку, ласкающему сейчас – это его тело.

– Я знаю, вы, последнее время, привыкли «не искушать Бога», хотя, должен заметить, что ваши познания – о моём искушении МЕССИИ, примитивны. Но не будем сейчас об этом. Я, просто, хочу сказать, что раньше вы просто боялись прыгать с высоты в воду, и, вообще – просто боялись высоты, а теперь, видите ли… Но да ладно, – прервал свои рассуждения Мессир, – с того борта спущена лестница, можете плавно спуститься в воду, как вы предпочитаете, – снисходительно улыбаясь, сказал ОН.

Но Голицын, глянул на НЕГО, тоже улыбаясь, стал босыми ногами на борт, набрал в лёгкие воздуха, спружинил, и прыгнул в воду, вниз головой.

В воде, он заставил себя сделать ещё одно, чего раньше, почему-то, боялся – он открыл глаза. Открыл, и увидел через её прозрачность – Мессира снявшего свои зеркальные очки, и смотрящего на него своими застывшими и разного цвета, как показалось Голицыну, глазами. Причём, один из ЕГО глаз проваливался глубже в глазную воронку, и никак не отражал свет, чего нельзя было сказать о другом глазе, сверкавшем солнечным отражением от колышущейся водной глади.

Голицын долго купался. Что называется – допался. Он прыгал в воде, отталкивался от яхты и плыл. Возвращался к яхте, кувыркался, и снова прыгал, чего-то, весело крича, и, смеясь неизвестно чему. Когда же он поднялся, по упоминаемой капитаном, лестнице – на яхту – там уже никого не было. Тогда он пошёл на палубу и, расставив руки в стороны, и задрав лицо к солнцу, стал обсыхать. Но такая поза его быстро утомила, и он стал искать более подходящий вариант обсушки. И нашёл – складную, очень удобную тахту, с белым покрытием из какой-то тонкой кожи. Разложил её на середине палубы и лёг на неё, животом к солнцу. И ему было хорошо. Но не долго. В голове стали роиться мысли… «Опять – мысли. Ну, нигде нет от них покоя!» – разозлился он сам на себя и на свои мысли. И тут, одна из этих мыслей, где был баркас с мужиком и с бабой, и с их помидорами, вдруг осенила его – и привела прямо к прозрению: «Да ведь это!..» Он открыл глаза, вскочил на ноги, и огляделся «окрест себя». «Точно, это та самая станица.

Или теперь – город? Их не поймёшь. Короче, это – оно самое. Да-а, чудеса-а. Как же это я сразу-то не узнал, не догадался? Мессиру – ни слова».

Что это вы, как будто встревожены чем? – услышал он голос Мессира за своей спиной.

Нет, ничего. Не встревожен, – ответил Голицын, как нашкодивший школьник, учителю по физкультуре. И делово подбоченясь, произнёс, – Вот, любуюсь здешним ландшафтом.

Ну, и прекрасно. Я вижу, вы освежились, и готовы к приёму пищи, – так же делово произнёс капитан. – Сейчас пойдём завтракать. Идите, одевайтесь, и кот отведёт нас на квартиру.

На какую – «на квартиру»? – настороженно удивился Голицын.

На хорошую, – в пику ему ответил капитан. – Знаете, остановиться в таком сермяжном казачьем поселении и столоваться на судне, это – кощунство.

Но у меня не обсохли трусы, извиняюсь! Куда же я пойду?!

Ерунда, у нас на судне сушка. Она и высушит, и выгладит – моментально. Отдайте ваши трусы коту – он знает. Через пятнадцать минут, я жду вас у трапа, – и, круто развернувшись, командирским шагом он отправился в носовую часть корабля.

Голицын, задумавшись, пошёл в свою каюту. «Отдать трусы коту» – думал он. «А где его, чёрта, искать? Нет, я сниму трусы, заодно – выжму их, надену брюки, а потом – позову кота. Покиськаю его» – и с этими думками, он вошёл в свою каюту, и обомлел. У шкафа его каюты сидел котик, поспешно разбирающий разноцветное женское нижнее бельё, укладывая его в какую-то коробку.

Тс-с, – тсыкнул кот, увидев глаза вошедшего хозяина каюты, и приложив правую лапу к своему рту, – не выдавайте меня. Вы человек понятливый, а не то, что этот боцман – хамло. «Дря-а-ань», – передразнил он боцмана, – да что он может вообще понимать в этих тонких женских штучках?! Я вас умоляю, пусть всё это – пока побудет у вас, – и он закрыл наполненную бельём коробку, и засунул её в дальний угол шкафа. – Фу, аж вспотел от волнения, – сказал облегчённо кот, закрыв дверцы шкафа, которые смачно чмокнули своими присосками, и сел на задние лапы.